Встречи.
Главная страница

Записки психиатра
Заглавная страница.

Сука.
Заглавная страница

-28-

Израиль и израильтяне пережили эту напасть. Только не все. Некоторым не удалось до конца их дней.

Старой постройки, наверное, 50-х, 60-х или 70-х годов непрерывной серой стеной, идущие двухэтажные уродцы, в которых разместили конторы, несколько магазинчиков и забегаловок образовывали одну из оград площади автовокзала. Улочку напротив этой стены замыкал одинокий дом – такое же серое невзрачье тех же израильских древностей, обрывающийся пустырём, заполняемым различными машинами.

Лишь только мы вступили на этот привокзальный переулок, как мне почудился запах тошнотворной гари. Неожиданно смрад смешался с душераздирающими воплями, визгом, плачем, прочей какофонией умирающей, растерзанной плоти. Сруль и я переглянулись.

Вдруг я вспомнил .что иной раз арабы закладывают две живые бомбы и второй выродок взрывается, когда собирается толпа помогать раненным. Холод побежал по спине. Часто-часто забилось сердце. Но усилием воли я заставил себя подстроиться под большие шаги Сруля. ""Время жить, и время умирать" Чему быть – того не миновать", - прозвучало в голове.

Неожиданно прямо как из-под земли перед нами вырос усатый мужчина средних лет в полицейской форме: "Вы куда?" – спросил он по-русски.

Его русский почему-то не удивил. "Мы – врачи. Хотим помочь", - опередил меня с ответом Сруль. Мне показалось, что хотя голос его звучал так же спокойно, как и всегда, лицо побелело

-А какие вы врачи? – сомнения и подозрения выражало лицо и голос полицейского.

-Психиатры, тут рядом, - указал я рукой в сторону диспансера.

-Да, знаю. Но не надо, мужики, вам туда. Не надо. Уж поверьте моему слову. Здесь уже куча амбулансов (скорая помощь). Смотреть, не приведи Бог. Я после первого раза до сих пор спать не могу. Всё кровь лужами и мясо кусками снится. Смрад горелого мяса. И вообще, здесь закрытая зона. К вам завтра придут. Тогда и поможете. Не травите свои души, ребята. Спасибо, что пришли. Ценю. Немногие так, но не надо.

Мы вернулись в диспансер. Психолог Эдна – толстенная дама с круглым заплывшим жиром ликом и с трудом продирающимися сквозь жир глазками недавно демобилизовалась из армии в чине майора. Эдна отличалась истеричностью и арабофилией, настолько сильной, что даже выделялась этим среди прочих арабофилов диспансера. Израиль и евреев она на дух не переносила, и очень расстроилась, когда её старший брат, не смотря на все её отговоры, после 10 лет проживания в Америке вернулся в Израиль. Бывший военный психолог израильской армии, услышав взрыв, почти потеряла сознание. Медсестры Илана и Даниэла приводили её в чувство. "Всё равно ведь будет защищать арабов, чтобы они не сделали и обвинять во всём евреев", – подумал я. Мы вернулись в кабинет, в котором ещё несколько минут назад так мирно проходили проводы. Ирина обнимала свою 18-летнюю дочь-солдатку, которая, Слава Богу, не пострадала, так как во время взрыва находилась совсем в другом конце автовокзала, и мгновенно побежала на работу к маме. Мать и дочь стояли, обнявшись, и плакали. Пастернак не только покраснел, но и вспотел. Он что-то бубнил, гладя спину любовницы. "Везёт же людям, и могут же люди, - вспомнил я Софу, подумав, - Какое же я говно, в такой момент такие мысли… Правильно, что она меня отшивает. Хотя, чего я, ведь вроде бы и нет".

Лайкин протрезвел и рвался в бой помогать жертвам теракта. Казанский не пускал его: "Сиди и не дёргайся. Якир и Гершензон всех спасут. А вот и они, легки на помине. И как?"

Я налил немного вина, чуть отпил: "Квак. Оцепление. Праздношатающихся не пускают".

-Сколько? – откинул со лба свой густой чуб Роман.

-Узнаем из новостей, - сел Сруль.

-К вам завтра придут лечиться арабы, скривился Роман.

Сруль погладил свою испанскую бородку: "Всех вылечим".

Я почему-то вспомнил, как он говорил: "Из-за такого имени у меня никогда не было кличек", - подумал: "Интересно, я не знаю его политических взглядов, как, кстати, и всех остальных. Что мы вообще знаем друг о друге? Что мы знаем сами о себе? Какие к чёрту политические взгляды – людей опять разрывают на куски только за то, что они – евреи. И это в еврейском государстве. И виновата в этом ужасе правящая страной клика. И только ни хера не понимает… обитающий здесь сброд".

-Суки всё-таки, да простят меня девочки, - посмотрел Лайкин на продолжающих держать друг дружку в объятиях женщин, - Не дали таки по-хорошему отметить окончание".

-Ах, какие нехорошие безобразники, не согласовали с нами время заклания евреев. Хотя согласовывать здесь и нечего – евреев того, всегда и везде, - заглотнул я вина и подумал, - Какая гадость. Где Лайкин купил эту дрянь?"

-Поехали бы как люди в Канаду, жили бы там как люди, а не в этом ужасе, - запричитал Пастернак.

Чувствуя нарастающее напряжение, я думал: "Жили бы, как канадские люди". Мой взгляд упал на дочь Ирины, и неожиданно мозги пронзило ударом молнии: "Считанные метры отделяли эту красавицу… Она валялась бы где-то там, в полукилометре отсюда разодранная на мелкие кусочки, - ледяной стали ужас пронзил грудь, свернувшись мерзким клубочком в районе первой чакры. Я даже представить себе не мог и не хотел, переведя взгляд на Ирину... И новая волна жути – мои дети… Давно я не чувствовал такого отчаяния и безысходности. Невозможно описать это состояние. Терпеть стало невмоготу. Я поднял стакан вина: "За здоровье и многие лета Рабина, Переса, Бейлина и всех прочих осло подельников, и прчих гнид правящей клики, благодаря мудрости которых из простых евреев арабы делают мясные салатики".

На меня просто не обратили никакого внимания. Лайкин заглотнул один за другим два полных стакана вина и совершенно окосел. Кому нужно сознание в этом мире?

Давно я не чувствовал себя столь отвратно.

Но жизнь продолжалась. В этом государстве иначе просто спятишь.

На следующий день моей первой пациенткой была толстая арабка, которая на каждом приёме требует, чтобы я обеспечил её хорошей пенсией по инвалидности. Дрянное самочувствие продолжалось. Я вспоминал звуки, запах, известия… где-то на десятом плане звучало:"Работать я не могу". "Ну и не работай, - но скал я, - Все необходимые письма в Национальное страхование были посланы". Как и обычно встреча завершилась выпиской рецепта. И тут я вспомнил, очереди её совпадают с арабскими терактами.

-Илья, зайди ко мне, - пригласила меня по телефону доктор Тернер.

-Какой ужас, - встретила меня заведующая, - Я сегодня принимаю после вчерашнего. Как говорят русские: "Врагу не пожелаешь", - произнесла она по-русски, очень смешно коверкая слова, - Я знаю, вы вчера со Срулем пошли помочь и вас не пустили. Ну, и хорошо. После этого не спят ночами. Я делаю тебя ответственным за ведение и лечение всех переживших теракты.

В этот момент в кабинет зашёл Менди. Он показался мне особенно согбенным, отёкшим, нелепым; собранный в косичку седой пучок волос – памятник шевелюре былых времён на лысой голове породил мысль: "Хипповая молодость не проходит".

-Сейчас, как никогда мы должны обратить внимание на отношение с арабами. Я имею в виду Рим и пациентов-арабов, - медленно опускаясь в кресло, говорил ответственный за социальную службу диспансера.

Мне безумно захотелось сказать что-то злое и гадкое. С огромнейшим трудом я сдержал себя, только из-за его болезни. Я вспомнил, как несколько недель назад видел по второму каналу израильского телевидения сценку. Араб-террорист убивает левого-еврея. Умирая, тот успевает бросить клич: "Только продолжайте бороться за арабские права". И это при том, что все израильские средства массовой информации пропитаны проарабским духом. Я ощутил запах горелого мяса, и в ушах прозвучала та какофония ужаса.

Менди смотрел на меня: "Я понимаю, что это трудно, но именно это и есть наш экзамен".

На этот раз я уже не выдержал: "Я – двоечник. Исправлять оценку не собираюсь, а в голове зазвучало, - Они совершенно пизданутые".

Доктор Тернер разрядила обстановку, мгновенно выпалив: "Я назначила Илью ответственным за всех посттравматиков в результате терактов".

Менди кивнул: "Хорошо".

-Хорошего мало, - в самое последнее мгновение не дал я сорваться с моих губ этим словам.

В сестринской тихо плакала психолог Мирьям - мать погибшего в Ливане солдата. Каждое такое событие безжалостно бередит и так-то кровоточащую рану в её душе. Такой она и останется до скончания её дней. Как и все остальные, выжившие в арабских терактах.

В тот день, испытывая меня на прочность, большинство моих больных были арабами. Я не заметил в них даже проскальзывания намёка на вчерашний взрыв. Я всё время думал: "Кто из них радовался, а кто нет? Неужели все отметили это радостное событие? Нет, никогда не бывает 100 процентов. Как они, кстати, отмечают знаменательные даты, пить-то им нельзя? Жрут небось свои приторно-сладкие пирожные… Наверное только дефектным шизофреникам всё совершенно по барабану – они безотносительно национальности обитают в своём мире безумия не соприкасающимся с нашим? А может, именно наш мир и есть порождение самого чудовищного безумия…"

возврат к началу.